Вот уже несколько месяцев Мэззи снится один и тот же сон.
Она просыпается, потягивается, идёт умываться, зубная щетка выскальзывает из рук и падает в жерло унитаза. Занавес.
Нет, все таки не занавес. Мэззи выходит на улицу, видит, что перед ее дверью кто-то разлил зловонную жижу. На другой стороне улицы с диким воем пробегает стая собак. Мы вместе с миледи направляемся по делам в город. Закупили куриных лапок и перьев полярной совы для научной работы о заговорах и проклятиях - дедлайны, сроки горят и вот это вот всё. Уже собирались домой, но нет, на пути у нас разместился кабак на центральной площади. И так и манит!
Ещё и четырёх нет, как-то это не комильфо, скажете? Почему подбухивать до четырёх нельзя, а после четырёх можно? А что, если в Америке уже ночь, и мое сердце живет в Америке? Тогда у меня уже ночь, тогда уже можно насладиться ядским пойлом? А можно только мне или всем, кто рядом со мной? Можно их сердца пригласить в Америку?
Наивная совесть попыталась заманить Мэззи домой, но та отмахнулась от неё, как от назойливой мухи: «У меня половина лица в чешуе, за это мне не стыдно, а за натеребениться до четырёх вечера должно быть стыдно? Пф.»
Заходим внутрь. Условия не то что неблагоприятные, просто не для особ с тонкой душевной организацией. За немногочисленными столиками в середине зала еще (повторяю «еще»!) сидят стойкие солдатики, которых дух алкоголя одолеть не смог, в то время как по углам уже сидележат в курьезных позах слабые мира сего. «В самый раз для миледи».
Сидим, пьём эль. Вдруг треск, шум, крики, дым, зловонная гарь. Наэлектризованные шары летят во все стороны бухичной халупы, разнося всё и вся на своём пути.
Ни зги не видно, но слышно как и клинки заговорили. Лязг-лязг-лязг.
Не успев толком осознать что произошло, в жизни Мэззи все перевернулось. А точнее в животе. Холодная сталь пронзила не то печень, не то желудок. Да и какая разница?
Последнее, что остаётся в памяти миледи, это крепкая рука на ее плече, которая железной хваткой вырывает ее из времени и пространства.
А в голове остаются тающие следы спокойного, бархатного голоса.
«Пора найти того, кто разбрасывается вечностью».
На этом Мэззи просыпается, практически подпрыгивая на кровати. Ну и приснится же такое!
И вот опять утро, щётка зубная в жерле унитаза, зловонная жижа, вой собак. За куриными лапками и в кабак. Взрывы, крики, стоны, боль в животе. Голос, будто из бездны.
«Найди... Вечность...»
Мэззи просыпается в холодном поту, и все сначала. И так долгие месяцы.
А месяцы ли?